"Гарри Битеринг смотрел вниз, в долину, на далекое селение землян.
— Какие странные, смешные дома строят жители Земли.
— Иначе они не умеют, — в раздумье отозвалась жена. — До чего уродливый народ. Я рада, что их больше нет.
Они посмотрели друг на друга, испуганные словами, которые только что сказались. Потом стали смеяться.
— Куда же они подевались? — раздумчиво произнес Битеринг.
Он взглянул на жену. Кожа ее золотилась, и она была такая же стройная и гибкая, как их дочь. А Кора смотрела на мужа — он казался почти таким же юным, как их старший сын.
— Не знаю, — сказала она.
— В город мы вернемся, пожалуй, на будущий год, — сказал он невозмутимо. — Или, может, еще через годик–другой. А пока что… мне жарко. Пойдем купаться?
Они больше не смотрели на долину. Рука об руку они пошли к бассейну, тихо ступая по дорожке, которую омывала прозрачная ключевая вода."

читать дальшеЭто меня тут амулетиком перекосоёбило. Амулетик, что характерно, уже ушёл. Чудес не бывает, да и не таким должно быть чудо... Тут просто совпало всё сразу: и Брэдбери, и то, что это одна из самых любимых его вещей, и то, что мне в принципе нравятся работы конкретного мастера. И, пожалуй, то, что он (амулет в смысле) - "Марс". Древний и красный, с лиловой травой и зелёными розами где-то внутри, присыпанный по краю золотым песком. Неуловимо и немилосердно меняющий под себя всех, кто изволил к нему прикоснуться.
И то. что основной функцией прописана работа с памятью. Этого нужно и хочется.

А ещё - то, что мне девятнадцать. Я счастлива и уверена в хэппи-энде. Вокруг меня - лес. Я сижу у костра и о чём-то болтаю с матерью. На коленях у меня потрёпанный старый том, советского ещё издания, которым мать не делится почти никогда. Рядом со мной мой хороший друг, который приехал аж из Тольятти, а вечером вернётся брат, и вся семья усядется к огню, и можно будет слушать и говорить, и быть равной среди равных, а не только казаться ей.
На обложке книги мелкие золотые буквы.
"Попробуй," - говорит мама. - "Тебе может понравиться. Ты уже достаточно повзрослела".
Я пробую и открываю наугад.
"Ракета остывала, обдуваемая ветром с лугов. Щелкнула и распахнулась дверца. Из люка выступили мужчина, женщина и трое детей."

"Ракета остывала, обдуваемая ветром с лугов. Щелкнула и распахнулась дверца. Из люка выступили мужчина, женщина и трое детей. Другие пассажиры уже уходили, перешептываясь, по марсианскому лугу, и этот человек остался один со своей семьей.
Волосы его трепетали на ветру, каждая клеточка в теле напряглась, чувство было такое, словно он очутился под колпаком, откуда выкачивают воздух. Жена стояла на шаг впереди, и ему казалось — сейчас она улетит, рассеется как дым. И детей — пушинки одуванчика — вот-вот разнесет ветрами во все концы Марса.
Дети подняли головы и посмотрели на него — так смотрят люди на солнце, чтоб определить, что за пора настала в их жизни. Лицо его застыло.
— Что-нибудь не так? — спросила жена.
— Идем назад в ракету.
— Ты хочешь вернуться на Землю?
— Да. Слушай!
Дул ветер, будто хотел развеять их в пыль. Кажется, еще миг — и воздух Марса высосет его душу, как высасывают мозг из кости. Он словно погрузился в какой-то химический состав, в котором растворяется разум и сгорает прошлое.
Они смотрели на невысокие марсианские горы, придавленные тяжестью тысячелетий. Смотрели на древние города, затерянные в лугах, словно хрупкие детские косточки, раскиданные в зыбких озерах трав.
— Выше голову, Гарри, — сказала жена. — Отступать поздно. Мы пролетели шестьдесят с лишком миллионов миль.
Светловолосые дети громко закричали, словно бросая вызов высокому марсианскому небу. "