раз
на заводе, где работает брат, пахнет газом и осенью, анька прыгает через лужи, играет с листьями и хочет рассказывать истории про выдуманные миры. небо над городом яркое и высокое, вода на даче по осеннему холодна, вокруг кутерьма и портфельчики - послезавтра идти в пятый класс.
аньке одиннадцать. она самая быстрая во дворе. говорит с лошадями, прыгает с веток и плавает дальше всех. не боится тарзанок и дольше всех крутит солнце на старых скрипучих качелях. общается с братьями по отцу.
(братья, конечно, не по отцу, а по дяде. с дядей отец не общается, они спорят по телефону, ругаются каждый раз, и мама потом идёт заваривать чай.)
(никто не общается с ними кроме неё и брата. брат - потому что упрямый. анька - потому что тайком. братьев много, они звонкие и смешные, от старших пахнет кожей и сигаретами, иногда дракой, а младшие рыжие и одинаковые, и анька пока не умеет их различать. никто не умеет, кроме тётушки нелли - а может никому и не надо. но анька упрямая. она верит, что у неё когда-нибудь тоже получится.)
она сидит под светлеющим солнцем на тёплом асфальте и рассказывает про берега. про город, в котором всегда тепло. про вечную жизнь, про горячий огонь, про стихии. про то, что их дедушка точно-преточно был бы там королём. все они там - короли и принцы.
ромка и рустик скачут вокруг на палках и вместо них представляют коней.
она говорит им о кораблях и мечте про другой, дальний берег, к которому не переплыть.
после молчит. знает, что в этой сказке не самый хороший конец.
"а дальше?" - спрашивает её светловолосый коля - дядюшкин средний сын.
"дальше?" - смеётся анька, - "дальше я ещё не придумала."
два
они сидели тогда вчетвером, как раньше - на трубах у старой котельной, и анька болтала ногами в тяжёлых берцах. белое платьице шло ей как никогда
как раньше - это всё в тех же косухах и с теми же сигаретами в красных пачках. парочка старых приятелей говорила, что в городе никого, но анька всё равно решила, что стоит рвануть в норильск - и не прогадала. столкнулась на главной улице с прошлым, давно сменившим телефонные номера.
теперь они сидели на трубах - как в детстве - и говорили про жизнь.
когда аньке было пятнадцать, дядя совсем поругался с отцом. они долго спорили за столом на кухне - анька не слушала, не хотела - а через неделю бежала тайком на поезд, чтобы долго махать перед окнами - все, кроме тёти нелли, навсегда уезжали на юг.
когда аньке было шестнадцать, она уехала к ним поступать.
в шестнадцать анька была дикая и шебутная, принцесса в косухе и платьице, драные майки, потёртые кеды и песни по ночам у костра. братья тогда гоняли на байках с местной компанией - и анька, конечно же, стала у них своей. точно так же любила скорость, дорогу и ветер. и байк свой любила - подержанный, но надёжный, любовно отлаженный в гараже.
потом стали старше, умней - но не тише. обзавелись работой и даже ребёнком (правда одним на всех).
а потом старшего брата направили в северск. анька тогда ничего не знала про закрытые города.
и про время не знала тоже - пока приехали, пока обжились, пока устроили ильку - сначала в сад, потом в местную школу (после филова сына - на всех одного, потому что без матери - ей было привычно ругаться и нянчиться, бегать и хлопотать), пока в квартире не стало светло и шумно, не появились на окнах светлые занавески.
а потом оказалось, из города не выпускают.
и анька сбежала сама.
обзвонила с заправки друзей - и рванула в норильск, автостопом. приехала к четвергу.
сидела на тёплых трубах, курила и слушала.
парни сначала молчали. потом старший из них затянулся покрепче и протянул, извиняясь:
"ань, уезжай"
"сколько я просидела там, в своём северске? три? пять лет?"
"восемь"
(мишка догнал её позже, будто не извиняясь. сказал "больше нет никакой команды". сказал "помнишь нашего сына? того, коллективного? он подрос, захотел ездить с нами, в пятнадцать разбился насмерть.")
(мы больше не ездим с тех пор. и никто из старых не ездит.")
("и ты, пожалуйста, уезжай.")
три
дома было пусто. тусклый свет проникал через синие жалюзи и оставлял на полу поперечные тонкие полосы - границы нейтральной зоны и территории отчуждения. в детстве она любила прыгать через них как в классиках, а сейчас отводила глаза.
виски заломило от чувства вселенской несправедливости - она знала, что опоздание в тридцать лет выглядит именно так
ни тебе детской возни, ни отцовского смеха, ни маминых платьев в ласточки. ни-че-го.
дом ухитрился стать ей чужим, поседевшим и пыльным, чьим угодно, но только не анькиным. это не удивляло, но было поводом для расстройства.
дома она всегда была "принцесса" и "белоснежка". и ещё "легконогая", потому что в детстве никто из мальчишек не мог догнать её, если приходилось наперегонки.
спустя тридцать лет и тяжёлый развод, она стала резче, выше и суше, мельче в движениях, отрывистее в словах - но принцессой быть не перестала.
и легконогой тоже - у мужа так и не получилось её догнать.
в этот раз - в единственный - не получилось. мирка уехал на поезде в питер, купив билет на середине пути, а она сама - в крым, попутками, как в семнадцать ездила к другу в нальчик.
мужу она сказала, что едет в северск. и солгала.
дома она была "принцесса" и "белоснежка", в порохе и в пыли, в прожжённой дорожной куртке, тысячи лет и смертей спустя, всё равно оставаясь собой.
белой девой, пришедшей к исходной точке. уставшей бегать и умирать.
она прокрутила ключи, опустила сумку и села перечитать завещание ещё раз.
(где-то в северске илька-идриль перешла в выпускной класс. поступать собиралась к парню, в одессу, в которую мирку точно не занесёт.)